А.Розенбаум.
На смерть собаки по кличке "Мальчик" от руки девочки по имени Юлиана Романова
Я поставил бы собаке памятник,
Жаль, что я иного не могу,
И качается бессилья маятник
В озадаченном моём мозгу.
Мир перевернулся, встал на голову,
Где убийство – это добрый знак,
Неужели же живётся здорово
Тем, кто в жизни убивал собак.
Беззащитных и безмолвных тварей,
Кто теплы живой земли теплом,
Ведь животных взять Господь по паре
Ною разрешил в корабль–дом.
Жизнью почти равны человечьей,
Впрочем, почему это почти?
Их и наши души – это свечи,
Что горят в космической ночи.
Тыщи рук собаку эту гладили –
Две руки в неё вонзила нож,
Эти руки тонкие изгадили
Мир, что был достаточно хорош.
И застыли мы в недоумении:
Там – собака, здесь же – человек,
Неужели зверонаселение –
Это мясо, кожа, шерсть и мех.
Неужели нету наказания?
Неужели так хотел Христос?
И сползает наше мироздание
Медленно, но верно под откос.
Тыщи рук собаку эту гладили,
Их сердца смягчались от любви,
Но пришла с ножом вот эта гадина…
Господи, чудны дела твои.
Господи, молюсь за пса усопшего
И за злом задутую свечу,
И хочу, ребята, нехорошего –
Мести и возмездия хочу.

Убили собаку
Убили собаку, лучшего друга,
Убили собаку, всадив в спину нож.
"Утром убили, - сказала подруга, -
Беги вон на поле, может, найдёшь!"
И я побежала по белой тропинке,
Без шапки, раздетой, почти босиком.
Текли по лицу непрерывно слезинки.
И я утирала их кулаком.
"Не верю, не верю!" - в мозгу всё стучало.
Ну где же она?! Да вот, на снегу
Застывшая кровь: И я закричала,
А слёзы из глаз всё быстрее бегут.
И вспомнились, псина, те дни, что когда-то
Бежали по лугу с тобой до реки,
Играли, рыбачили там до заката,
Любили тебя детвора, старики.
И всё же кому-то она помешала,
Собачья незлая, простая душа.
Я слёз уже больше не вытирала,
Домой потихоньку её принесла.
"Убили собаку? Да что тут такого?" -
Сказал наш сосед, постояв у дверей.
Как страшно, что так вот, ну проще простого,
Мы, люди, бываем опасней зверей.

Бомж и бомжонок

Старый кот умирал.
И не голод или холод были тому причиной – просто время пришло.
Время никогда не опаздывает и не спешит, идет себе точнехонько по графику событий, очерченному каждому из живущих на Земле, и как только подходит к очередной остановке, тут же дает сигнал.
Вот только не всем дано его услышать.
--------------------------------------------
Лучше всего это почему-то получается у животных.
Особенно у тех, кто живет рядом с людьми... и что тому причиной — не знает пока никто.
Вот и для Америкоса пришла пора “последней остановки”, время отзвонило в свой колокольчик, и кот уже точно знал, что на этот еле слышный звон на этот раз точно откликнется то, что приходит всегда.

Он не страшился небытия, он не был с ним знаком, а потому и не испытывал того самого животного страха, про который так любят говорить люди.
То ли дело собаки... сколько всего он натерпелся от них за свою не очень длинную бродячую жизнь!
Этих тварей он боялся, презирал и ненавидел одновременно.
Впочем, Америкос всегда был ярым индивидуалистом, а потому не особо жаловал и своих соплеменников.
И он никого не любил.

Людей, иногда кидавших ему тоненький кусочек его любимой колбасы, он лишь удостаивал благосклонным взглядом своих ярко-зеленых, как виноградины, глаз – и не более того.
Никто, кроме дачного сторожа, не мог похвалиться тем, что дотрагивался до него.
Еще маленьким котенком Америкос понял, что этот шумный, грозный, толстый, одышливый, и к вечеру плохо пахнущий двуногий безмерно любит все, что меньше его.
Потому что на крыльце его сторожки частенько стоял тазик с объедками, и все окружные мяукающие бродяжки знали, что этот спасительный тазик бывает пустым только после восхода солнца. И еще в те вечера, когда сторож уходил спать, ступая по земле нетвердыми ногами и что-то крича невидимому собеседнику...

Коты-бомжи долго не живут, а Америкос никогда не был домашним.
Подъездным – да.
Дачным – да.
Но своего дома у него не было никогда, как не было и человека, который бы считал его своим другом.

“Америкосом” его прозвали за несносный характер и совершенно подлую натуру, которая заключалась в том, он нагло пробирался на дачные кухни и в кладовки, и тащил оттуда все, что хоть как-то пахло едой.
Бoльших грехов за ним и не числилось.
Голод не тетка.
Люди об этом почему-то часто забывают.
А зря.

...Середина ноября.
Подмораживало, особенно после заката теперь уже торопливого солнца.
Америкос мерз.
Нещадно и жестоко.
Его уже не спасала шкура, когда-то бывшей густой и беззаботной.
Чердаки законопачены, двери и окна надежно заколочены – не проникнуть, не влезть, да если и найдешь лазейку, то и в стылой комнате согреться невозможно...
Так что оставалось только одно место, где еще можно было укрыться от беспощадного убийцы-холода – мусорные баки на главной помойке дачного кооператива.
Зарыться поглубже, затихнуть, задремать, согреваясь теплом гниющего мусора...
Но ему сегодня не повезло, судьба решила повернуться к нему своим кривым боком – сторож еще после обеда задраил крышки помойных баков так, что и мышке не пролезть.

Америкос тихо сопнул, и обреченно вздохнул – чему быть, тому не миновать.
Скукожился у стены сторожки.
И приготовился умирать.

Но его “последний покой” опять потревожили вездесущие собаки.
Вернее, то был один, и еще не совсем “собак”.
Щенок...
Глупый, лопоухий, худой – откуда он так внезапно взялся?
Или нюх стал подводить старого кота?
Но факт остается фактом – представитель ненавистного племени гавкобрехов сидел всего в шаге от него, и, мелко дрожа, жалобно и тихонько повизгивал.
Со временем эти взвизги грозили превратиться в непрерывный истошный скулеж, так непереносимый чуткой натурой Америкоса, и потому тот после недолгого раздумия опустил голову и сомкнул рот, уже готовый издать дежурное и грозное шипение.

Замолк и щенок – он все правильно понял.
И тут же, виляя хвостиком, прижался всем своим тщедушным тельцем к еще теплому боку кота.
Тот, смурно хмурясь, огляделся по сторонам – не видит ли кто этого позора?
Успокоившись, перестал обращать внимание на шумно дышавшего малыша, и вдруг... замурлычил.
Включил “моторчик”.
Опешил... растерянно замолк было... но как только щенок, встревоженный внезапной тишиной, вновь мелко задрожал всем тельцем, тут же вновь запустил своей “вечный двигатель”...
Так продолжалось битых полчаса, пока он не понял, что начал согреваться.

И все.
Больше он ничего не помнил.

...Вскоре о странной парочке заговорило все весенне-летне-осеннее население кооператива, самое многочисленное и неугомонное.
Они всегда были вместе.
Был ли то набег на хозяйские закрома или обычная и вечная война за территорию – эти двое стояли “плечом к плечу”.
И если подросший щенок, в чьих статях угадывалось по-крайней мере три крови – ротвейлера, кавказа и дога, использовал свою не детскую мощь и окрепшие зубы, то старый кот пускал в ход змеиное шипение, свою неистовую наглость и страшные когти.
Они атаковали врага сразу в двух уровнях, недопесок бился с соперником грудь в грудь, а котяра драл его требуху “из подворотни” — скажите, кто устоит против такой атаки?

Как они пережили зиму – об этом можно только догадываться.
Но вот навыки и привычки, которые Полкан – так щенка прозвал сторож – перенял у старого кота, было видно невооруженным глазом.
Он, как и Америкос, не жаловал собак, но и к кошкам относился чуть теплее.
Стал наглым грабителем и отчаянным драчуном.
Перед дракой падал на спину, и соперник, принимающий эту позу за позу покорности и смирения, был всегда жестоко обманут – едва он нависал над Полканом, как тот тут же вцеплялся ему в горло, что очень часто и становилось решающим фактором в битве.

Самое поразительное, что и Америкос кое-что перенял у своего воспитанника.
Он научился... вилять хвостом.
Совершенно по-собачьи, то есть — “пропеллерно”.

Дачники просто укатывались от смеха, когда эта парочка попрошаек встречала их на дороге, и, сидя на своих задницах, в два таких разных хвоста подметала землю – пыль и гогот стояли неимоверные.
Эту клоунский дуэт полюбили все.
Врагов среди людей у них не было.
Даже наглые грабежи им прощали, поворчав и бросив пару проклятий ради приличия.
В пустоту, разумеется.

...Прошел еще год.

Старый Америкос и возмужавший Полкан теперь уже окончательно взошли на трон и благополучно царствовали в дачном поселке.
Теперь уже никто из собак не осмеливался бросить вызов этой странной двуглавой “гидре самодержавия”.
Кошачье племя жило само по себе, навсегда исключив из своих рядов предателя.
А “коту-предателю” это было как-то все равно – он просто наслаждался поздней осенью своей жизни-продленки.
И все.
Он всегда был сыт, и уже никогда и ничего не боялся.
Жил в этом кошачьем раю, созданном на земле совместными усилиями двух представителей вечно враждующих племен.

Кот всегда трапезничал первым, и лишь наевшись до отвала, с жалобным стоном обжоры, вынужденным оторваться от стола, уступал добычу другу, который и приканчивал ее в два глотка.

Было невозможно трогательно смотреть на то, как они умывали друг друга.
Если старый кот покорно прижимался к земле и обреченно опускал голову, терпеливо снося чрезмерно слюнявую процедуру, приносившую ему мало радости, то пес радостно бухался на спину, едва не раздавив при этом партнера, и вскидывал вверх все свои четыре лапищи, готовый ко всему.
И Америкос терпеливо часами вылизывал спутанную шкуру Полкана, выдергивая из нее запутавшийся репейник...
Тот лишь взвизгивал от щекотки и урчал от удовольствия.

...Вот и третье лето пришло.
Казалось, эта псово-кошачья идиллия будет длиться вечно.
Но как бы мы себя ни обманывали...

В этом мире нет ничего вечного.
И никогда не будет.
Жизнь уходит, приходит не бытие.
И если жизнь не забудет и не заблудится, она придет снова.

...Однажды Америкос пропал.
Умирающие коты, чующий скорый приход не бытия, летом уходят в лес, чтобы там найти последний упокой.
Такова легенда.
Поверим ей.

Сперва Полкан без отдыха носился по поселку, разыскивая своего друга, по-щенячьи испуганно и растерянно повизгивая.
Потом он целую неделю тоскливо выл днем и ночью, видимо, все поняв, но все же еще не смирившись с тем, что он остался один в этом мире.

Затем он задрал всех бродячих собак в округе.
Он искал виноватого, полный желания отомстить за свою тоскливую боль и за не бытие своего друга.
Страшно было встретить его на дороге, смотрящего на тебя исподлобья своими кровавыми глазами.
Когда он начал убивать собак, принадлежавших дачникам, за ним началась охота.
Люди поняли, что пес сошел с ума.

И кто-то все же действительно захотел и сумел подстрелить Полкана.
Утром его нашли возле трансформаторной будки в центре поселка.
По кровавому следу, тянувшемуся от лесной опушки, люди поняли, что пес не захотел отлеживаться в кустах и залечивать эту не смертельную рану на боку.
Он из последних сил приполз туда, где они с Америкосом когда-то проводили все свое свободное время.

Но кот так и не пришел на место встречи.
Он ждал своего друга в другом мире.
Или не ждал так рано?

Полкан очень трудно расставался с жизнью.
Его огромное тело то и дело подрагивало, глаза с неистовой ненавистью смотрели на окруживших его людей, хриплое дыхание вырывалось из уставшей глотки, мучительный и жалобный стон то и дело тревожил мертвую тишину...

Но вот его лапы вытянулись и окончательно замерли после предсмертной короткой судороги.
Сторож, стоявший ближе всех, поймал его затухающий взгляд огромных карих глаз и вдруг его словно накрыло огромной волной доброты и нежности, которая напоследок вырвалась в этот мир из души умирающего пса.
Трезвого и сурового мужика словно что-то ударило под колени – он рухнул на землю, и обняв огромное безжизненное тело, взвыл совершенно по-собачьи.
Тоскливо и громко.
Не стесняясь никого и ничего.

Вслед за ним завыли и женщины, стоявшие полукругом – они вдруг поняли, что произошло.
Мужчины не глядя друг на друга, поспешно уходили кто куда, словно бежали с места преступления.
И вечером в поселке была страшная поминальная пьянка.
Теперь рыдали уже мужчины.
Пьяные слезы – все же слезы.
Поверьте.

И с того дня что-то шевельнулось в душе каждого из членов этого дачного кооператива.
Не стало брошенных кошек и собак.
Их исправно привозили весной и всенепременно осенью увозили с собой в город.

А если кто-то нарушал это неписаное правило, то суровый и вечно трезвый сторож делал такое гневное внушение ослушнику, что у того напрочь исчезало желание существовать в этом кооперативе.

Санзондеркоманды по отлову бездомных животных объезжали этот дачный поселок десятой дорогой, поскольку знали, что тут нечем поживиться, но главное – они не однажды испытали на своей шкуре, что такое народный “дрекольный” гнев.

Четыре собачьих жизни

Говорят, у кошки 9 жизней. А вот, сколько их у собаки? Никогда об этом не слышала. Но знаю точно, что может быть больше одной. Сама тому свидетель. 4 жизни прожил пес из моего детства по кличке Пушок. (Галина Медведко)

Помню его, как живого, хотя прошло около 30 лет, потому что дружба с этой собакой повлияла в дальнейшем на мою судьбу. Именно благодаря Пушку я полюбила собак, стала уважать и понимать их. Сейчас профессионально занимаюсь разведением собак нескольких пород, выпускаю литературу о собаках.

Что же касается Пушка, то он был совсем не пушистый. Это была крупная, размером и видом напоминавшая западно-сибирскую лайку дворняга песчаного цвета. Крепко сбитая, костистая, со стоячими ушами и хвостом, который то лежал на спине, то поднимался серпом. Отчетливо помню свои 10-12 –летние впечатления: тогда Пушок был уже пожилым, очень авторитетным псом и проживал уже свою 2 жизнь, наверное, потому что первую он должен был по всем медицинским законам оставить на колоде для рубки дров.

Поясню. В годовалом возрасте, когда случилась эта трагедия, Пушок был молодым игривым кобельком. Его хозяин, мой дядя Федя, рубил дрова. Пес вертелся возле ног, и сколько дядя Федя на него ни покрикивал, ни прогонял, собака не уходила, лезла играть. И получилось, что в какой-то момент Пушок подсунул голову на колоду. Дядя, конечно, в последние доли секунды ослабил удар, но все равно топор вошел в череп собаки. Вошел ровно посередине – от переносицы до ушей. Брызнула кровь, дядя Федя страшно закричал, выдернул топор, а обмякшее тело собаки сползло на землю.

Это было за несколько лет до моего первого приезда в деревню, но дядя Федя показывал мне эту колоду (ею больше не пользовались), и всегда у него дрожали пальцы, когда он закуривал сигарету, рассказывая о том кошмаре.

Как можно помочь собаке с разрубленным черепом в глухой деревушке на Брянщине?

Дядя Федя рассказывал, как после шока он кинулся спасать своего пса. Но под руками , кроме глины и кучи золы из бани, ничего не было. Вот мужик и залепил кровавую рану красной глиной и черной золой, а потом положил бездыханного пса на колени и просидел так до вечера. Умирающую собаку положили на сено в предбанник, уповая на чудо.

И чудо свершилось, вопреки всем законам медицины. Пес не умер, около недели он неподвижно лежал в сене, а дядя Федя понемногу вливал ему в рот парное молоко.

Так Пушок возродился к жизни Второй раз. Правда, он очень долго поправлялся, ходил, говорят, странно, по диагонали, лапы долго еще его не слушались, и хвост висел палкой. Но за несколько лет он постепенно оправился. Когда меня стала привозить на каникулы к бабушке, пушок был уже здоровой собакой, только посреди лба у него был незарастающий шрам. И он никогда не разрешал гладить себя по голове.

Он чувствовал себя во дворе хозяином: жил под крыльцом, пользовался полной свободой,

Его никогда не держали на цепи. Но далеко от двора пес не уходил, целыми днями лежал у калитки на куче песка, сливаясь с ним. Хозяева любили его, и он отвечал им тем же, исправно неся службу сторожа. Он даже отличал своих кур от чужих, которых нещадно гонял. И с соседскими дворнягами он давно и прочно выяснил отношения: на его территорию никто и носа не смел сунуть. Но однажды появился чужак, и разыгралась трагедия, в результате которой жизнь Пушка должна была оборваться во второй раз.

Я помню это происшествие до последних мелочей, хотя прошли десятилетия. Был жаркий летний полдень, все трудоспособное население работало в поле. На деревенской улице возле нашего дома возилась детвора. Я качалась на качелях, Пушок, как всегда, лежал на куче песка.

Появление Чужака на деревенской улице сопровождалось гробовой тишиной. Как-то вдруг разом затихло и кудахтанье кур, и щебет птиц. Соседская собачка и куры, тоже неподвижно замерев, смотрели в одну сторону. Чувствуя что-то странное, стали оглядываться и дети. И вот все увидели Его. По центру улицы, низко опустив голову, монотонной, какой-то механической рысью бежал большой рыжий с черной спиной гончак. Он был страшно худой, живой скелет, но самое страшное – из его пасти и с вывалившегося языка прямо-таки текла пена.

Никто из нас, детей, тем более кур и собак не читал про бешенство. Но у всех мгновенно родилась одна и та же мысль. “Бешеный! Бешеный! Тикайте!” - выйдя из оцепенения , закричал кто-то из пацанов. Взвыла и пулей бросилась под забор соседская собачка. Дети, как всполошенные куры, стали носиться по улице, пытаясь на что-нибудь влезть. За несколько минут они вскарабкались на тополя, к которым были привязаны качели. Я в одно мгновение взлетела на сук, находящийся на высоте около 3 метров (больше этот трюк я никогда в жизни не смогла повторить). И только мой двоюродный брат Генка, толстый, ленивый Генка, никак не мог забраться на дерево. Ему пытались помочь, подавали руку. Но он даже не мог хорошенько подпрыгнуть.

Бешеный пес, не сбавляя темпа, свернул с дороги и порысил к мальчику, который от страха только прижался к дереву и тонко визжал. Когда Бешеный добежал до Генки, ребенок как-то сообразил и стал пятится от пса, не отрываясь от дерева. Тополь был толстым, и Генка кружил вокруг него, а за ним бежал пес. Я до сих пор помню полосу белой пены, которая как петля, охватила дерево. Такой “танец смерти” долго продолжаться не мог, пес загнал ребенка, и ему оставалось только поднять голову для укуса. И вот в последнюю секунду, как в кино, когда Бешеный поднимал и поворачивал голову, на него обрушился серо-желтый снаряд из шерсти, клыков и когтей. Это был наш Пушок. Я не видела его в суматохе, но верный пес не мог оставить человека в беде. По тому, как вся шерсть на Пушке стояла дыбом, хвост зажат под животом, все зубы оскалены, было видно, что Пушку страшно, смертельно страшно, что он понимает, кто его противник. Но для настоящего пса долг превыше всего.

Отшвырнув Бешеного от ребенка, Пушок начал свой смертельный бой. Я никогда бы не поверила в это, если бы не была тому свидетелем. Собака, вопреки инстинкту самосохранения, шла умирать за человека.

Бой был долгим. Пушок оттеснял Бешеного от деревни, в луг, в мокрую ложбину. Там они, оба мокрые и уже черные от грязи, бились около часа. За это время сбежались женщины, старик инвалид и вся деревенская ребятня. Люди полукольцом окружили болотце, пытаясь вилами и палками помочь Пушку убить Бешеного. Но страх был очень велик, как только Бешеный подкатывался ближе к людям, они с визгом отбегали. Пушок, совершенно измотанный, шатаясь, хватал Бешеного за зад и тащил в болотце. В конце концов оба пса затихли. Пушок все-таки сумел схватить Бешеного за горло и притопить в грязи. Он долго не разжимал клыки, лежал, тяжело дыша на теле врага.

Тут к людям вернулась смелость. Стали шептать: “ Пушка тоже надо пристрелить, он же заразился”. Такие разговоры все усиливались. Уже побежали за ружьем, появились мужики. Я плакала, но понимала, что люди правы. Пушок это тоже понял. Он открыл глаза, тяжело поднялся, посмотрел на толпу и, даже не стряхиваясь, мокрый, поплелся через болотце в лес. Он уходил умирать, унося смертельную болезнь дальше от людей. Так закончилась его вторая жизнь.

Но через два месяца Пушок вернулся. Этот факт никоим образом не объясним с точки зрения медицины.

Он вошел во двор тихим августовским вечером, когда все семья ужинала на веранде. Он появился в проеме дверей, осторожно вильнул хвостом, сделал несколько шажков и остановился, как бы спрашивая : “ Примете, хозяева?” Я закричала: “Пушок! Ты живой! Ты вернулся!” - побежала навстречу. Как-то сразу стало ясно, что он не опасен. Иначе бы он не вернулся. Затем его окружили все, сначала осторожно, затем все смелее, гладя его страшно худое, но с хорошей чистой шерстью тело. Несмотря на худобу, у него был вполне здоровый вид и ясные глаза. “Ничего, откормим” - отвечая на общий немой вопрос, сказала бабушка и принесла миску молока. Пушок занял свое законное место под крыльцом. Я стала носить ему всякие вкусности, и он быстро поправился. Когда меня увозили в город на учебу, то провожать меня к воротам вышел наш большой здоровый Пушок. Я уезжала счастливая, надеясь на встречу следующим летом с псом, который родился в третий раз.

Следующее лето и еще одно прошли для Пушка благополучно. До того рокового августовского вечера, когда грянул внезапный выстрел, и оборвалась третья жизнь Пушка.

Это подло, из засады выстрелил в Пушка один деревенский отщепенец, которого за глаза все звали “куркуль”. Был он страшно жаден, про таких говорят: “зимой снега не выпросишь”. Нелюдим жил на краю деревни, возле леса. Он постоянно у всех что-то подворовывал, особенно в колхозе. Пушок его ненавидел и постоянно облаивал, мешая воровать возле хозяев. И вот перед уборочной ворюга решил убрать честного сторожа, чтобы тот не мешал его ночным вылазкам.

Поздний вечерний выстрел раздался как гром, потом страшно “закричала” собака и долго выла на одной ноте. Взрослые и дети бросились на звук и увидели лежащего на левом боку Пушка. Под лопаткой у него была большая рана.

Мы окружили его, пытались поднять, но он очень страшно рычал, начал “перебирать” ногами. “Отходит”,- сказал кто-то. Дядя Федя и еще несколько подростков бросились в кусты, искать стрелявшего подонка. А Пушок потихоньку повернулся, лег на живот и начал ползти в сторону дома. До себя дотронуться не давал, реагируя на все попытки грозным рычанием.

Странная процессия тронулась к деревне. Мы, дети, которые всегда уважали и побаивались Пушка, убирали с его пути все ветки, камни, разрывали руками горки земли, чтобы облегчить его путь. А за ним тянулась широкая кровавая дорожка. Таким способом Пушок наконец-то добрался до стога сена возле нашего двора. Совсем обессилевший пес ткнулся мордой в сено и посмотрел на меня. Я поняла, что он хочет здесь лечь, и мгновенно выкопала углубление в основании стога. Пушок медленно вполз в него и затих. В это время вернулись из леса злые, так и не нашедшие стрелявшего, мужчины. Бабушка принесла миску парного молока, которое столько раз спасало Пушка. Миску мы подсунули к самой морде, и пес, не открывая глаз, начал медленно лакать. “Может опять выживет?”- родилась у всех надежда.

И опять, вопреки всем мыслимым законам ОН выжил! В третий раз!

Через две недели он перешел под крыльцо. Теперь на его теле было две незарастающие раны – на голове и боку.

Четвертая жизнь Пушка была недолгой – всего 2-3- года. Он ослеп, плохо слышал , морда его стала совсем седой. Он зимовал уже в доме возле печки и редко выходил на улицу. Сколько ему было лет - никто толком не помнил. В последнюю его зиму в доме завели другую собаку - толстого веселого щенка. Старый гордый пес, видимо принял это близко к сердцу, обиделся и в первые погожие апрельские дни ушел из дома, чтобы больше никогда не вернуться.

Он умер, не досаждая своим хозяевам лишними хлопотами. Но хозяева долго искали его в лесу. А мы, ватага приезжающей на каникулы детворы, целое лето прочесывали ближайший лес в надежде найти останки этого Великого Пса и захоронить их. Дядя Федя даже сделал деревянный крест и вырезал Его имя.

Но Пушок ушел в вечность, задав нам еще одну свою загадку.

Осталась только память об этой замечательной собаке. Я стала совершенно иначе смотреть на мир людей и собак.

Я люблю котов и кошек!
И больших, и котокрошек!
Чёрно-белых, полосатых,
Гладко-шёрстных и лохматых!

И сидящих, и прыгучих,
Меланхоликов, ласкучих.
Когда спят или едят, -
Обожаю я котят!

Изо всей люблю я мочи -
Кошек толстых и не очень.
А ещё люблю усы...
И холодные носы...

Глазки, пузо, хвост трубой!
Ушки, спинку, лапки.. Ой!..
Не люблю я только когти
За затяжки в новой кофте..

И ещё когда.. ну это..
Если мимо туалета..
В остальном - души не чаю,
Лишь увижу, сразу таю!

Можно не о собаке? Прямо захотелось с друзьями поделится  !!!

На что мы тратим жизнь!
На мелочные ссоры,
На глупые слова, пустые разговоры,
На суету обид, на злобу - вновь и вновь.
На что мы тратим жизнь...
А надо б на любовь.

Сжигаем жизнь до тла всё на пустое что-то -
На нудные дела, ненужные заботы...
В угоду обществу придумываем маски...
На что мы тратим жизнь!
А надо бы на ласки.

Мы распыляем жизнь на сумрачную скуку,
На "имидж" и "престиж", ненужную науку,
На ложь и хвастовство, на дармовую службу.
На что мы тратим жизнь?...
А нужно бы на дружбу.

Куда-то всё спешим, чего-то добываем.
Чего-то ищем всё - а более теряем;
Всё копим - золото, тряпьё и серебро...
На что мы тратим жизнь!
А надо б на добро.

Волнуемся, кричим, по пустякам страдаем;
С серьёзностью смешной вещички выбираем.
Но сколько ни гадай - всё выберешь не ту.
На что мы тратим жизнь...
А надо б на мечту.

Мокрый нос уткнулся мне в колени
И глаза лукаво смотрят на меня
Ты хвостом виляешь в нетерпенье,
Приглашая погулять меня.

Знаешь ты, что мне с тобой не страшно
Даже ночью выходить одной-
Нет собаки более бесстрашной,
Но и в тоже время, ласковой такой!

В этом тоже и моя заслуга,
Научив и вырастив щенка,
Я сама нарисовала друга
И щенок мой превратился в пса.

Ты бросался на мою защиту,
Не жалея жизни за меня.
И лизал, вернувшись мою руку
Радуясь, что я есть у тебя.

Теплый мех я трогаю рукою
И о чем - то говорю с тобой...
Нет собаки более надежной
чем ОВЧАРКА с ЧЕРНОЮ СПИНОЙ.

В мире лучше нет подарка,
Чем НЕМЕЦКАЯ ОВЧАРКА!
Знают взрослые и дети –
Лучше нет собак на свете!

В кинологии ОВЧАРКА –
Это гордость, символ, марка!
Популярна и любима!
И никем не заменима!

Жизнь с НЕМЕЦКОЮ ОВЧАРКОЙ
Будет красочной и яркой!
Заискрится, заиграет!
Это с детства каждый знает!

Охраняет, помогает!
Все команды выполняет!
Верно служит, защищает!
Вас с полслова понимает!

Здесь должны мы дать ремарку –
Что с НЕМЕЦКОЮ ОВЧАРКОЙ
Нужно будет заниматься,
Обучать, дрессироваться!

При ее уме, сноровке –
В радость будут дрессировки!
С ней освоите легко
ОКД, BH, IPO!

Русский ринг и буксировки,
В многоборье тренировки –
Удается все на славу!
Вы гордитесь ей по праву!

Популярность сей породы
Только выше год от года!
Ведь и раньше, и сейчас –
Всегда ОВЧАРКА – высший класс!!!

Если нужен друг вам верный!
Компаньон во всем примерный!
Чтоб по жизни с ним идти –
Вам с ОВЧАРКОЙ по пути!

Коль к решению придете,
Что ОВЧАРКУ заведете –
И щенка купить вам надо!
Мы помочь вам будем рады!

взято с сайта питомника

Последнее стихотворение написано Евгенией Петрушиной и посвящено оно немцу по кличке Крейзи.